Викинги. Ирландская сага - Страница 23

Однако все могло обернуться и по-другому — Торгрим мог подвести Арнбьерна или, хуже того, затмить его. Но пока что все вроде бы шло так, как он и задумывал. Арнбьерн — предводитель, а Торгрим — его хирдман. Хотя на деле все обстояло по-иному. Назвать Торгрима хирдманом — значило предположить, что он был неизменной и неотъемлемой частью хирда Арнбьерна, его личной дружины отборных воинов. Тогда как на самом деле Торгрим таковым не являлся. Ночной Волк был частью фелага, сообщества мужчин, которые нанялись на «Черный Ворон» для этого плавания. Они принесли клятву верности Арнбьерну и друг другу только на то время, пока длится их путешествие. Но ведь это не означало, что лучик славы Торгрима не падет и на Арнбьерна.

И потому Арнбьерн не просто спал, а спал крепко. В этот день битвы не случилось ничего такого, чтобы потревожило бы его покой, да еще и внешние обстоятельства тому способствовали. В отличие от рядовых викингов, которые спали прямо на сырой земле, завернувшись в шкуры, Арнбьерн лежал на раскладной кровати, столбики которой были вырезаны в форме голов скалящихся зверей. Сама кровать, его оружие, доспехи и морской сундучок располагались в шатре из ткани в красно-белую полоску, который его рабы доставили с «Черного Ворона» и разбили сразу же, как только он убедился, что ирландцы бежали и больше не вернутся.

Арнбьерну снилось, будто он спорит с кем-то, и тут в спор вступил кто-то третий. Хотя смысл слов от него ускользал, равно как и предмет спора (с таким же успехом это могли быть переговоры), Арнбьерн одерживал несомненную победу, ловко парируя все их риторические выпады. Его охватило ощущение эйфории и торжества. И вдруг, совершенно неожиданно, он перестал побеждать. Его аргументы разбивались один за другим, он стал косноязычен и неубедителен, и на лицах мужчин, с которыми он пререкался, появились издевательские ухмылки. Эйфория сменилась паникой.

С криком проснувшись, он окинул диким взором палатку, тускло освещенную одной свечой, которую он приказал не гасить на ночь. Голоса, оказывается, доносились снаружи. Один из них принадлежал Храфну Троллю, часовому, поставленному оберегать сон своего повелителя. В его собеседнике Арнбьерн узнал Торгрима сына Ульфа, который, очевидно, хотел поговорить с ним, но натолкнулся на яростное нежелание Храфна будить ярла, что было с его стороны вполне естественно.

— Храфн! — окликнул часового Арнбьерн. — Все в порядке. Торгрим может войти.

До Арнбьерна донеслось негромкое ворчание, затем звук шагов, и в палатку вошел Торгрим. Он был явно раздражен.

— Торгрим! Прости меня. — Арнбьерн встал, протянул руку гостю, и тот пожал ее. — Храфн всегда лишь исполнял свои обязанности. Я должен был сказать ему, что ты имеешь право видеть меня в любое время дня и ночи.

Торгрим недовольно фыркнул.

— Не понимаю, для чего вообще нужен часовой. Ты находишься в окружении трех сотен своих соотечественников.

— У мужчины всегда есть враги, — возразил Арнбьерн, — даже среди друзей. — Благодаря частому употреблению ответ вышел гладким и убедительным. — Но садись же, прошу тебя, добавил он, показывая на раскладной стул.

Торгрим сел и огляделся с таким видом, словно впервые столкнулся с подобной роскошью. Арнбьерн опустился на край постели. Торгрим прочистил горло. Он явно не знал, с чего начать. Это было на него не похоже. Вообще-то он не отличался многословием, зато знал себе цену и держался весьма уверенно. Арнбьерн ждал.

— Скажу тебе правду, Арнбьерн, — наконец заявил он. — У меня бывают особенные сны, бывают с тех самых пор, как я стал мужчиной, и в них я вижу разные вещи. Сегодня я тоже видел сон и наблюдал за тем, как ушла из Кдойна тяжеловооруженная пехота. Они отправились маршем на север, оставив город практически без защиты.

Арнбьерн кивнул и надолго задумался, прежде чем ответить.

— Говоришь, это всего лишь сны? Я слыхал о них. Не обижайся, прошу тебя, но люди говорят о тебе. Они говорят о Ночном Волке.

— Сны, да… Не знаю, — коротко бросил Торгрим, и голос его прозвучал куда резче, чем он намеревался. Помотав головой, он начал снова: — Не знаю, сны ли это или что-нибудь другое. Но вся штука в том, что они всегда сбываются, и я видел, как воины покинули Клойн. Мы должны немедленно атаковать форт, всей армией. Мы застанем их врасплох и с легкостью захватим в плен.

— Воины могли уйти, но стены-то остались на месте.

— Я видел и кое-что еще. Внутрь можно попасть и другим способом: через потайную дверь. Думаю, что смогу заставить их открыть ее. Я и дюжина добровольцев. Мы можем проникнуть в форт через потайной ходи открыть главные ворота, чтобы впустить остальных.

— Но это же безумие! Вас всех наверняка убьют.

— Не убьют, если мы будем действовать быстро, а остальная армия будет отвлекать их. И если у меня будет дюжина надежных помощников.

Арнбьерн уставился в темноту сквозь откинутый полог палатки и надолго задумался. Торгрим мог внушать уважение, но своих людей под рукой у него не было, как и корабля, кстати. Реальной властью он не обладал. И решение о том, будут они действовать или нет, предстояло принять ему, Арнбьерну.

— Ты же понимаешь, Торгрим, что сам я не могу отдать приказ армии наступать, — сказал он наконец. На время этого похода мы принесли клятву верности Хескульду Железноголовому.

— Разумеется. Но если ты разбудишь Жедезноголового и остальных, а потом объяснишь положение дел, то они последуют твоему совету. Я сам могу поговорить с ними, если хочешь.

Арнбьерн принялся взвешивать все последствия того, что предлагал Торгрим. Если Торгрим прав и Арнбьерн ввяжется в это дело, то станет героем. А вот если Торгрим ошибается, то Арнбьерн обречет армию на поражение. В лучшем случае это обернется для него унижением, в худшем случае смертью.